Вашему вниманию предлагается не собственно интервью, но своеобразные "кат-апы" (cut-ups, почти по Джизину) -- обрывки впечатлений, мнений и прочих следов жизни.Беседа протекала под сенью "Третьего Пути" -- заведения Бориса Раскольникова, их старинного приятеля.

Московский обозреватель:

Как все же получилось, что вы превратились в американскую группу?

Анджей:

Вообще-то мы поехали туда, как в лабораторию, до конца довести что-то начатое. Мы отправились в Нью-Йорк, потому что у нас возник проект записи музыки к кинофильму. Мы приехали, записали музыку и Америка показалась нам отличной страной решили что отличная страна. Мы в общем открыли для себя Америку в колумбовском смысле слова. Мы приехали в Нью-Йорк, описанный как О`Генри, Горьким, Маяковским, а увидели такой изумрудный город.

МО.

А что это был за фильм?

А.

Для public television, документальный фильм о России. И мы там встретились с Филиппом Глассом, я даже поработал у него в студии некоторое время, прекрасная студия на Бродвее...

Женя.

Looking Glass Studio.

A.

Да, и помимо такой сугубо глассовской циклической музыки там записывается масса современных музыкантов: немецкие, американские группы. И вот в качестве такого культурного шпиона я там поработал... А музыку мы записали опять-таки в глассовском циклическом ключе, используя аутентичные инструменты. Ну, и остались в Америке. Воспользовались мы для перелета, по-моему, компанией "Люфганза", одной из наших любимых. «Оберманекен», «Люфтганза», немецкий порядок, все в таком духе. Хорошее мещанство.

Ж.

Причем интересно, что наша теперешняя студия принадлежит Сюзанне Вега; там записываются и Питер Гэбриэл, и U2, и какие-то альтернативные рокеры, Railroad Jerk, к примеру, наши друзья...

МО.

А вы их знаете?

Ж.

Да, конечно. Их бас-гитарист живет прямо надо мной, этажом выше.

А.

Это наши хорошие друзья, мы даже думали их вывезти сюда, в Россию. Женя живет в Ист-виллэдже, это такой классический downtown, Alphabet City, и там есть прекрасная крыша, где мы частенько устраиваем совместные праздники, по ночам, с фейерверками, играем вместе с Railroad Jerk, D-Generation... Еще Nancy Boy -- очень хорошая глэм-группа в духе T. Rex или Боуи. Там сын Донована играет. Как-то на улице я нашел целый чемодан фейерверков: их китайцы продают нелегально, и, видно, китайца поймали, а он как-то все это дело сбросил. Там было килограммов двадцать пять всевозможнейших фейерверков, ракет, шутих, самолетов, танков...

Ж.

Курочек, выплевывающих из себя золотые горящие яички. Вертящихся пагод.

А.

Такой буддистский подарок нам сделали.

А.

Мы приехали и столкнулись с бурной нью-йоркской жизнью во всех ее ипостасях. Мы решили присмотреться, вникнуть во все это и стать нью-йоркской группой, начать буквально с нуля. Мы имеем богатую историю здесь, и она там проявилась. В первых же наших американских проектах приняли участие масса интересных музыкантов, начиная c тех же Railroad Jerk и кончая Тони Кэмпбеллом.

Ж.

Я помню, когда мы приехали, только начиналась эта новая нью-йоркская волна, она называлась эйсид-философия: под амбиентный бит ди-джей наговаривал философские тексты, это было крайне популярным. Как раз в то время мы сошлись с целым конгломератом художников, это место называлось Gargoyle Mechanic Laboratory, и оно находится как раз напротив моего дома. Мы тогда столкнулись со всей этой культурой, которая сейчас хлынула на Москву и, как я наблюдаю, привилась.

А.

Мы приехали в Нью-Йорк и оказались в эпицентре. У нас был концерт в огромном четырехэтажном клубе «МК» буквально через неделю после нашего приезда, и туда пришел весь цвет как рок-н-ролла, так и русской тогдашней тусовки, Бродский и Барышников, к примеру, там были. И мы показали программу, но так как были без барабанщика и в нашей традиции без басиста, то мы взяли японского басиста, чуть ли не Нагасаки его звали, да, и Тони Кэмпбелл как раз был. Мы сделали двухчасовой прекрасный концерт на фоне картины Хуана Миро.

Дальше...